Давно это было, уж и не припомнит никто, хотя нет, одна старушка помнит, как дело было, да и то с перебоями, старенькая она, мамонтам ровесница, а про динозавров и не помнит, говорит, пешком по пещере ползала. Ну да ладно, не в этом дело.
Дык вот, чего старушка не вспомнила, то, значит, присочинила, а мы как есть пересказали, так что, чур, морду не бить…
     Значит, вот как дело было… Жила-была Наська Брукова. В недалёком царстве, в одном с вами государстве. Есть у неё мама и папа и систер младший, а посему можно точно сказать, что человек Наська добрый, хоть и запаренная всякой фигнёй иногда бывает. Жила она, значит, себе, не тужила, не случись с ней следующее: поехала крыша у Бруковой и даже e-mail-a не оставила, чтобы было куда эпистолии жалестные слать. И пошла у Наськи жизнь наперекосяк, то так её свернёт, то развернёт, то подкинет. Закинула, в общем, жизнь Брукову на дальний Север в стольный град Екатеринбург.
     Жисть в том граде, как в сказке. Местами густо, местами пусто. Живёт себе Брукова, карму свою исправляет. Заберётся, бывало, на одеяло с ногами и представляет себе, как здорово было бы народ из своего захолустья к себе да поближе. Эх! Говорят, что ежели чего-то ждёшь долго, то оно в конце концов обязательно сбывается. А пока суть да дело, появилась у Бруковой дудка особая. Блок-флейтой зовётся. Во как. Пошла Наська учителей себе искать, чтобы выучили её на дудке этой особой играть, а то чувак, который ей дудку-то вручил, на вид вроде музыкант, и вид умный сделать может, а в музыке на самом деле ни фига не петрит.

***

    Сидят у костра Брукова и учитель (гуру?). Брукова грустная и неодупляемая, но близка к умиротворению и просветлению.
     После вопроса Бруковой, обращённого к учителю, учитель говорит, что ответ уже существует, и предлагает поискать. Брукова лазает по лесу, заглядывает под каждый листочек, пенёчек, не обходит стороной и дупла. Вдруг--чу! Слышит--где-то флейта, так тихонько-тихонько, нежно-нежно.
    Замерла Брукова, слушает. А мелодия-то, ежели прислушаться, прямо из земли бьёт, да так, что слезу прошибает. Она к земле ухом, а там уже ничего не слыхать. Лежит, значит, Брукова на земле, ухом к ней прижавшись, и ждёт, вдруг не померещилось…? Лежит она так, как будто ни жива, ни мертва, вот и филин над ней крыльями прохлопал да олень лесной прошёл.
    И вот тише, чем раньше, но различимо и чётко, прямо из воздуха мелодия разливается, да прямо Бруковой в ухо, то, что над землёй торчит. Лежит Брукова, слухает, спугнуть боится. А мелодия всё выше и выше, прям к звёздам. Вскочила тут Наська и ну её ловить. Да где уж там… Стоит Брукова в лесу посередь поляны и чуть не плачет. Ведь вроде бы только что мелодия в воздухе была, и… растаяла будто.
    Пошла Наська тады ручей искать, чтоб водой горе запить. И так жисть--фигня чередом, а тут ещё и музыку послухать не дадут…
    Пошла Наська к ручью. Ручей ведь как в лесу найти? Ясно дело, по слуху. Идёшь себе, идёшь, и вдруг--журчит где-то тихохонько. Ну и Брукова так же. Нашла, значит, она ручеёк между камушков, присела на ближайший, повесила буйну голову в патлёшках светлых. Посидела так с минутку. Потом ладошкой водички студёной зачерпнула, попила, умылась. Полегчало вроде. И тут… флейта! Да та же самая! Из воды!!! И звук в ту сторону, откуда ручеёк прибежал. Да и мелодия, как вода холодная--в голове посвежела и сил прибавила. Бросилась Брукова со всех ног к истоку, да так, что только кусты трещат. Бежала, бежала, и запыхалась уж, и выдохлась, а ручеёк всё тянется и тянется куда-то вдаль. А мелодия всё утекает, ускользает где-то средь серых камней.
    Бредёт уже Брукова. Не бежит. И слезу тихонько смахивает. Смотрит--стемнело уже, а между деревьев огонёк пляшет. Бредёт, и вдруг понимает, чего она к нему бредёт, собственно. Мелодия-то прямо из него к себе Наську манит. Идёт Брукова к огоньку, как гаммельнская крыска за духовым оркестром. Шла она так, шла, вот и костёр. Посмотрела Наська вокруг, а костёр-то тот самый, у которого они с учителем сидели. Только учителя нет, а на его месте маленькая дудочка лежит.
    Села Брукова возле костерка, обогрелась, водички согрела для чая. Потеплело у Наськи внутри. Взяла она дудочку, поднесла к губам, и… вдруг внутри как взорвалось что-то--мелодия, которую она слышала, рвалась прямо из сердца, вырывалась из лёгких и сбегала с кончиков пальцев, и флейта в руках как будто сама звучит.
    Наигралась Наська от души. Да так, что разревелась. Да так устала она, что прямо возле костерка и уснула. Даже не заметила как…

***

    Солнечное воскресное утро весёлым лучом било в заспанное Наськино лицо.
--Ну, чего пристал?--сказала она, поворачиваясь на другой бок.--Да знаю я, что утро…
А на коврике возле кровати тёмным деревом лежала маленькая дудочка с десятью дырочками…   The End.

Александр Медведев

Менестрель

Начитавшись стихов
     и наслушавшись песен
         до последней звезды,
ухожу на рассвете,
     спокоен и весел,
         через пламя и льды.
Не прощаясь. Навечно.
    По самому краю,
        на пределе мечты.
А иначе - никак,
    а иначе - сгораю
        на костре пустоты.
А иначе - зачем
    я забвенье нарушу,
        если некому петь?
Чтоб хоть кто-то увидел
    в тишине свою душу,
        продолжаю гореть.
Чтоб хоть кто-то вздохнул
    и запел о Полёте
        посреди темноты,
чтоб сомкнулись Дороги,
     чтоб ступени пространства
        связали мосты.

Чтобы светлые искры
    не погасли в печали,
       разгораясь в сердцах.
Чтоб глаза и сердца
    помогать не устали,
       чтоб не властвовал страх.
Отдавать и гореть,
    о себе забывая,
       тьме Рассветом грозя,
а иначе - никак,
    ведь звезда-то живая,
       а иначе - нельзя.
И впервые, наощупь
    угадывать Слово,
       и внезапно понять,
что безсмертным рождён,
    что вовеки пребудешь,
       не устанешь сиять.
Что звезда не сгорит,
    не погаснет в закате
       на скрещеньи Дорог,
что ты флейта Небес,
    и что брат тебе--ветер,
       и флейтист тебе--Бог.
     

      Æ

Предыдущая страница

Содержание

Следующая страница